Лизка.
Меня зовут Елизавета, назвали в честь бабушки — Елизаветы Васильевны Зиновьевой. С детских лет собственное имя казалось грубым и простоватым. Примирилась с ним лишь после пятидесяти. Поэтому в детстве и юности представлялась всем как Лиля. Лилия – красиво, нежно, почти что по-королевски.
Но все портил дедушка. Тысячу раз просила, чтобы звал меня Лилей, бесполезно. Выйдет из дома и на всю улицу кричит.
— Лизка, домой.
А ребятня хором.
— Лизка-крыска. Лиза-облиза.
Росла я к тому же сиротой, при живых родителях. Воспитывали меня мои дедушка и бабушка, родители отца. А мать, гречанка, канула неизвестно куда. Хотя, по мере взросления, подробности стали всплывать. Отец, когда приезжал, разговоров о матери избегал. А по скупым рассказам дедушки Степы, я узнала, что с моей мамой отец познакомился, когда попал в ссылку на Соловки.
Всех, кто своим трудом, добыл хороший дом, развел скот и возделывал земли, большевики обозвали кулаками, и началось массовое раскулачивание. А если еще и дворянские корни имелись – враги народа. Бабушку Лизу, мать моего отца с детьми выбросили на снег. В ссылку не сослали, так как второй муж бабушки был рабочим, это и спасло. Но мой отец – Павел за крамольные речи «против властей», в двадцать три года все-таки «попался» и был сослан на золотой прииск. Обращались там с людьми хуже, чем с собаками. Каждый день кто-нибудь умирал от недоедания или непосильной работы.
Отца природа наградила выносливостью, физической силой и красотой. Косая сажень в плечах. Высокий рост. Кудрявые густые волосы, яркие голубые глаза. А как пел! Отца дважды за гордый нрав и непокорность на прииске выводили на расстрел. Но ему повезло. В статного молодца влюбилась дочь хозяина золотого прииска, Анастасия. Она и спасала своего ненаглядного. И, в конце концов, помогла моему отцу бежать и сама сбежала вместе с ним. Если бы не эта история, вместо меня бегала бы сейчас по земле совсем другая девочка или мальчик.
Когда отец впервые приехал в родительский дом с Анастасией, родители встретили невестку очень холодно. Мама уже тогда была беременна. Дочь богатых родителей, а на деле – бесприданница, да еще с характером. На примете у родителей отца была совсем другая невеста, из своих, местная.
— Жизнь спасла? – Елизавета Васильевна так не считала.
Набожная Елизавета была уверена, что сына спасли ее молитвы, да заговоры. Родив двойню, Анастасия в семье не прижилась, и была вынуждена уехать. Мальчик умер, а меня матери не отдали.
В бабушке Лизе удивительным образом сочетались вера и магия. Елизавета Васильевна любую ворожею за пояс заткнет. Останавливала кровь, заговаривала бородавки, изгоняла родимчик, порчу, сглаз. Знала каждую травинку, каждый корешок в лесу. Лечила травами, настоями, кореньями.
В селе ее хоть и побаивались, но за помощью обращались часто. А вслед шептались.
— Ведьма.
И вот я, по-сути для местных ведьминское отродье, а тут еще без отца и матери, частенько становилась козлом отпущенья. Хотя иногда, если честно, было за что.
Бабушка всегда волновалась за меня и тайком от деда учила заговорам. Это часто помогало мне «выходить сухой из воды», избегать козней и пакостей моих тайных и явных недоброжелателей.
Вначале — молитва Богородице.
«Богородице Дева, радуйся. Пресвятая Мария Господь с тобой. Благословенна ты в женах и благословен плод чрева твоего, яко Спаса родила еси душ наших».
Потом обережный заговор.
«Пресвятой Богородице помолюсь, Господу Богу покорюсь. В этот день, в этот час, рано утром и поздно ночью. Как солнце каждое утро восходит, да как луна каждое утро заходит. Так и враг мой справа налево перейдет, да от меня, раба Божьего (имя)/рабы Божьей (имя) на веки вечные уйдет. С сего дня и до скончания веков. Во имя Господа Бога, Царя Небесного. Аминь. Аминь. Аминь».
Лепеники и початки.
После того, как дедушку с бабушкой раскулачили, жили как все, бедно. Отец показывался раз в два-три месяца, да и то с пустыми руками. У него была другая семья. Бабушка к готовке совсем «не придачная» была, как дед говаривал. Да и готовить чаще всего было не из чего. По выходным бабушка Лиза пекла лепешки из какой-то странной темной муки. Потом я узнала, что это был жмых. Дед называл их лепениками. Лепеники быстро забивали голод, словно пластилином живот набит. А ведь у других и этого не было. Бабушка раздобывала еду, путешествуя по деревням. Лечила и предсказывала. Волосы черные, глаза большие черные. На селе ее звали Лизка Смоляная.
Раз в год, обычно на полнолуние бабушка проделывала обряд с деревянной палкой и всегда брала меня с собой. Дедушка сердился и ругался.
— Сама ведьма и ведьминское отродье растишь.
Но бабушка смотрела на него особым взглядом и дед сразу замолкал. Словно внезапно забывал об этом, и спокойно шел заниматься своими делами.
Бабушка брала меня за руку, мы брали палку и …обходили с нею вокруг дома и двора, очерчивая круг. Разумеется, старались, чтоб никто этого особо не видел.
«На обочине леса, посреди тропы зверей диких, старец живет древний, с посохом длинным. В посохе том сила заключена сильная, сила добрая, необъятная. Первым разом посох тот от врагов избавит, вторым разом, от зла защитит, третьим разом оборонит. Так и в поем посохе будет сила защитная, будет мощь верная, будет воля сильная.
Будет мой посох защищать меня, рабу Божью (имя, здесь бабушка перечисляла имена всех членов семьи), да семью мою от любого дела дурного, от зверя дикого, да человека злого. Кто мимо посоха моего пройдет, тот мне беду не принесет, тот не навредит, да не наследит. Через порог мой злому человеку не пройти, зло свое в мой дом не пронести. Порог свой от зла закрываю на замок, замок на ключ закрываю, да на дне океана его скрываю. Да сбудется, что сказано. Аминь».
Заговоренную палку бабушка Лиза ставила рядом с порогом. Но всегда следила и мне наказывала, чтоб никто из чужих к посоху не прикасался. Посох хранил и оберегал жилище на протяжении целого года. К обряду я всегда относилась как к игре и празднику, и прыгала как молодой жеребенок. Бабушка ворчала и одергивала меня.
Мы с дедушкой Степой часто подолгу оставались одни. Но я радовалась этим вынужденным разлукам. Ведь с дедом все было гораздо проще. Гулять можно дольше. Читать, писать не заставляет. За порядок не ворчит. Подмела, — хорошо. Нет, значит, потом подметешь. Дед вырезал мне крохотные свистульки и приносил мохнатые кукурузные початки. Початкам я плела косы, делала стрижки, приклеивала усы, а в случае неудачи обривала налысо.
Больные с гнилью.
Во мне рано проснулась страсть к лечению. Видимо, сказалась наследственность. Нет. Я не заговаривала, и не изгоняла порчу. Я оперировала. Моими первыми пациентами стали гнилые яблоки. Я вскрывала гнилые бока яблок и была уверена, что вырезаю опухоль и спасаю жизнь. Мой неизменный ассистент – троюродная сестра Лидуся.
— Где больной? – Интересуюсь я.
— Больной готов. – Бодро рапортует Лидуся и выкладывает на стол огромное яблоко с гнилью на боку.
Вооружившись кухонным ножом и бабушкиным пинцетом, приступаю к операции. Для большей важности на мне старые дедушкины очки без стекол.
— Опухоль внутрь проросла. Не знаю, получится ли удалить.
— Жить будет? – С придыханием шепчет Лидуся, подыгрывая мне и входя в роль.
Опухоль вырезана с блеском. Выжившего больного с оставшимся румяным бочком мы после операции с удовольствием съедаем. Вот такие вот добрые доктора.
Грязевые прививки.
Что такое прививки я уже знала не понаслышке. Техника казалась мне очень простой. Руку смачивают и царапают. Вот тебе и вся прививка.
Поэтому на процедуру было собрано максимальное количество мальчиков и девочек. Мы набирали воду прямо из лужи. Весело, интересно. Цыганская почта работала быстро. «Привитые» бежали по деревне, радостно махали руками и кричали.
— Бягитя быстреича. Там Лизка бабки Смолянихи прививки делаить. Дюже полезнаи. От всех болезней.
Лида мазала, а я кусочком стекла старательно царапала всем руки. Вскоре у большинства руки опухли, а царапины загноились. Мне крупно повезло, что обошлось без заражения крови и летального исхода.
Когда на следующий день вокруг нашего дома собралась толпа родителей, чьи дети пострадали от прививки, дедушка долго ничего не мог понять. А когда ему сбивчиво, но грозно объяснили, что я чуть не отправила на тот свет полдеревни, дедушка как закричит.
— Ну, Лизка, погоди.
И за мной, а я деру. Да через наш сад. Да через Сапрыкин-мост, да за реку. Как оказалась в лесу, не помню. Вечереет. Кто-то посвистывает, фырчит и кряхтит в кустах. Жалобно ухают филины, стонут и перекликаются сойки. Сижу, вою.
— Ну и пусть, пусть меня съедят злые волки. Поплачете все тогда.
Но запал быстро прошел, остался лишь страх. Я полезла на дерево и тут же кубарем покатилась вниз, ударилась об трухлявый пень и сама не пойму, то ли искры из глаз сыплются, то ли гнилушки светятся. Откуда пришла, забыла. Хорошо хоть вспомнила дедовы наставления.
— Вдруг заблудишься в лесу, залезь на дерево повыше и жди утра. Мох с северной стороны растет. Будешь идти, примечай, в каком направлении идешь.
Если холодно, ищи ямку, или нору заброшенную, обложись ветками. Если снег, копай и хоронись под снегом.
Конец октября не май месяц. Продрогла так, что зуб на зуб не попадает. Но повезло. Нашла нору без признаков обитания. Не пойму, чья. Засохшие какашки, обвалившийся вход. Внутри свободно поместилось бы три таких девочки как я. В углу – охапка сухой травы. А у самой дальней стенки еще одно углубление типа лежака, забилась я туда и сухой травой накрылась. Стала понемногу согреваться. Но все еще дрожу и вместе с «Отче наш», шепчу слова заветные, чтобы дух леса меня хранил, звери и птицы помогали. Вдруг слышу, шорох и хруст. Лезет кто-то. Тут-то мне стало страшно по-настоящему.
— А вдруг нора медвежья? Не маленькая ведь.
Ох, ты, мамочка моя. Не знаю, что это было. То ли явь, то ли сон. Но набилось в нору зайцев, видимо невидимо.
И так тепло мне стало, что заснула я глубоким сном. И вдруг слышу, кричат.
— Лиза. Лиза-а-а!
Проснулась, смотрю, зайцев нет. Выбралась из норы, а кругом люди. Всей деревней меня искали. Дедушка меня на руки схватил, целует, обнимает. Один лепешку в руки сует. Другой картошку печеную. Так вот меня и простили. Только на людях опыты проводить дедушка категорически запретил. На яблоках и грушах тренируйся, сколько хочешь, а детей не тронь.